Вода и мир

Насколько реальны в будущем войны за один из главных источников жизни

Анастасия Лихачева - сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований

Двадцать лет назад мировому сообществу впервые было предложено создать Всемирный водный совет. Об этом тогда говорилось на Международной конференции ООН по окружающей среде и развитию в Дублине и на саммите Земли в Рио-де-Жанейро.
Через четыре года совет был зарегистрирован. Но сегодня, спустя 20 лет после саммитов в Рио-де-Жанейро и Дублине, по-прежнему не прекращаются дебаты о мировой водной проблеме. При этом спорящие все еще расходятся в ключевых понятиях и причинах водного кризиса – связан ли он с неравномерным распределением воды, знаний и ресурсов или существует некий неизбывный абсолютный дефицит. Однако дискуссии по вопросам водных конфликтов и безопасности по-прежнему часто ведутся в понятиях «водных войн», «нефти XXI века» и «голубого золота».
Стала ли вода ценным ресурсом? Да. Как только мировой рынок стал глобальным, вода обрела экономическую ценность независимо от того, засушливый ли это регион или пойма Амазонки. Растет ли ценность этого ресурса? Безусловно. Что же при этом отличает воду от нефти и золота? Главное – вода сама по себе не глобально торгуемый товар. Главная функция воды – ресурсная. Соответственно один из ключевых вызовов XXI века связан не с дефицитом воды как таковым, а с невозможностью получить все больший объем продуктов и товаров при имеющемся количестве воды. Главным образом сельскохозяйственной продукции и электричества.
При беглом взгляде на физическую карту мира становится очевидна неравномерность распределения водных ресурсов по континентам и водным бассейнам. Наименее обеспеченные регионы – это страны Магриба, Ближнего Востока, республики Центральной Азии. Менее обеспечены в подушевом отношении и самые населенные страны мира – Китай, Индия, Пакистан, Япония. Соответственно перед дефицитом воды в определенной мере равны и бедные малонаселенные страны, и богатые развитые экономики. Но последствия для экономик и населения этих стран, безусловно, различны. Рассмотрим подробнее распределение воды по странам и отраслям.

Источник: United Nations World Water Development Report 4` (2012)

Японцы и русские любят ЖКХ
Около 70% всей имеющейся в мире пресной воды используется для орошения в сельском хозяйстве, при этом с 1960 года забор воды для орошения увеличился более чем на 60%. Это и определяет теснейшую связь между рынками чистой воды и продовольствия. Вторая по значимости статья расходов – это промышленное производство (20%). Безусловно, эти доли различаются в развитых и развивающихся странах, но даже в наиболее развитых доля сельского хозяйства не опускается ниже 30%.
Соответственно единого подхода к оптимизации водопотребления нет, и создание универсальных рекомендаций фактически бессмысленно без региональной привязки. Единственное, что объединяет водные системы всех стран, – ресурсная функция воды и тем самым наделение воды экономической ценностью.
В таблице 1 приведена секторальная структура для стран с наибольшим ежегодным потреблением воды (водозабором). В тройке стран-лидеров – Индия, Китай и США. Независимо от экономической ситуации в воде нуждается колоссальное население этих стран – 2,9 млрд. человек. При этом только у четырех стран в мире водозабор превышает 100 куб. км/год.
Наивысшая доля забора от возобновляемых ресурсов – у Ирана. Самый высокий водозабор на человека – в США. При этом в Пакистане, Иране, Индонезии и Индии свыше 90% воды тратится на сельское хозяйство. Но Америка с большим отрывом лидирует по промышленному водозабору. Интересно, что у Японии и России самая высокая нагрузка на водозабор со стороны ЖКХ.
Особый интерес представляет так называемая производительность воды: сколько долларов ВВП приносит каждый использованный кубометр воды (см. рисунок 1). Японская экономика использует воду наиболее продуктивно: каждый кубометр приносит 56,2 долл. В России каждый кубометр приносит 6,5 долл. Такой значительный отрыв лидеров связан с высокой долей высокотехнологичного производства и развитой сферой услуг – отраслей несопоставимо менее водоемких, чем сельское хозяйство и даже обрабатывающая промышленность.
«Доходность» воды является основой долгосрочной политики в развивающихся странах: внедрение водосберегающих технологий в сельское хозяйство необходимо, так как сегодня в Китае и ряде других стран Азии развивается внутренняя конкуренция за водные ресурсы – уже между сельским хозяйством (12% ВВП) и промышленностью (46,5%). При этом сельхозпроизводители предпочитают не сокращать потребление воды, а повышать добавленную стоимость своей продукции: с этим, в частности, связан резкий рост производства фруктов и овощей в Китае в последнее десятилетие (последние имеют большую стоимость, чем злаковые культуры). Данный конфликт между частными инициативами и приоритетами развития регионов становится объектом регулирования государственной политики: единственным эффективным стимулом оказываются масштабные льготы фермерам, сокращающим водозабор.
Может ли вода закончиться?
Вода не нефть и всегда противопоставлялась нефти именно как возобновляемый ресурс. Однако возобновляемым ресурсам необходимо поддержание цикла: если же цикл не соблюдается, ресурс становится невозобновимым. Так называемое хищническое водопользование уже имело место в человеческой истории: это и катастрофа Аральского моря, и пример озера Чад. Все больше примеров серьезнейших загрязнений воды наблюдается в Китае. Главный итог таких катастроф – оставшаяся вода становится непригодна ни для питья, ни даже для сельского хозяйства.
Если пользоваться рыночной терминологией, количество пресной воды в природе практически неизменно и даже сокращается за счет негативных последствий изменения климата, хищнического водопользования человека, в то время как спрос растет очень быстро. Ожидается, что 2045 году водопотребление и объем возобновляяемых водных ресурсов сравняются.
В ХХ веке потребление воды увеличилось в шесть раз, более чем в два раза превысив темпы роста населения.
Резкий скачок спроса на воду при практически неизменных ресурсах фактически привел к появлению ряда выраженных региональных проблем, которые уже воспринимаются как кризисы. С учетом имеющихся тенденций можно говорить о формировании целого ряда предпосылок для глобального водного кризиса в обозримом будущем, если не будут приняты соответствующие меры. Пока в глобальном масштабе речь идет о региональном дефиците воды, нехватке пресной воды на бытовые нужды в бедных странах, но не о кризисе. Безусловно, дефицит имеет качественно и количественно различное измерение в разных регионах.
По научной классификации физический дефицит воды подразумевает, что используется более 75% возобновляемых источников воды. Данное определение означает, что засушливые территории не обязательно будут испытывать физический дефицит воды. Когда говорится, что дефицит воды приближается к физическому уровню, то имеется в виду, что доля используемых возобновляемых водных ресурсов превышает 60% и наблюдается тенденция к росту данного показателя. Экономический дефицит воды свидетельствует о том, что ежегодно на нужды экономики и населения задействуется 25% всех возобновляемых водных ресурсов. Как правило, в данной местности часть населения страдает от недоедания. Если же доля используемых возобновляемых водных ресурсов не превышает 25%, то о дефиците речь не идет.
Исторически сформировалось несколько типов локальных водных кризисов.
Кризис засушливых стран
Он представляет собой не кризис как внезапное текущее событие, а часть хозяйственной системы и образ жизни, в которой существуют веками целые народы. Речь идет о странах к югу от Сахары, среднеазиатских республиках, странах Персидского залива. При этом в силу глобальных изменений климата данный кризис начал усугубляться. Усилились процессы таяния ледников (характерно для Памира), ускорилось опустынивание, периоды засух стали острее и длительнее.
Однако в силу относительно слабого участия данных стран как в мировой экономике, так и в мировой политике, основным аспектом данного кризиса остался гуманитарный. При наличии финансовых возможностей и эффективном управлении такие страны успешно применяют адаптационные технологии (опреснение в Саудовской Аравии и ОАЭ). При этом в странах Африки и в среднеазиатских республиках основной остается не столько проблема нехватки воды как таковой, а неспособность хозяйствующих субъектов эффективно распределять имеющиеся ресурсы.
Кризис индустриализации
Впервые с ним столкнулись европейцы в середине ХIХ века, что привело к заключению двусторонних и многосторонних договоров, разграничивающих водосток международных рек, создание специальных экологических комиссий и наднациональных управляющих органов. Само по себе увеличение водозабора на нужды промышленности не было критическим, однако экологические последствия поставили под угрозу существование традиционных сельскохозяйственных отраслей (например, рыболовство в Рейне). В силу переноса ряда промышленных производств в Азию, высокого уровня развития, значительных инвестиций и упрощения наднационального регулирования в рамках Европейского союза данный кризис в основном преодолен.
«Азиатский» (аграрный) кризис
Самый сложный на сегодняшний день: он вобрал в себя вызовы индустриализации, высоких темпов роста производства, урбанизации и роста потребления. «Азиатский» кризис связан как с ростом доходов населения, так и с изменением привычек потребления. Рост доходов населения в развивающихся странах стимулирует потребление мяса, птицы, молока, масла – продуктов, производство которых требует больше воды. Процесс, который сегодня называют «белковой революцией», проиллюстрируем на примере Китая.
В 1985 году китаец в среднем потреблял 20 кг мяса в год, а в 2011-м достиг 53,5 кг. Для производства одной тонны кормового зерна требуется один куб. м воды. Так что изменение в меню у 1,3 млрд. китайцев означает, по расчетам специалистов ООН, рост спроса на воду в размере 390 куб. км воды в год. И это только для производства мяса, (на все остальное сельское хозяйство в Китае расходуется 362 куб. км в год. Поэтому именно Китай и стал одним из главных мировых импортеров мяса.
Из 10 капель только 4 доходят до рта
На потребление воды влияет три фактора: количество потребителей, потребление на душу населения и технология, которая определяет, сколько воды нужно для производства того или иного продукта.
Если мировая динамика населения и подушевое потребление воды прогрессивно нарастают со второй половины ХХ века, то как раз технология оставляет надежду на некое приспособление человечества к новому миру. Ежегодные потери воды в мировом хозяйстве составляют порядка 60%, то есть из 10 капель только 4 доходят до конечного потребителя, а 6 – попросту теряются. Причем преимущественно в развивающихся странах с растущим населением ресурсы для повышения эффективности колоссальны. Как выглядит неэффективность водного хозяйства? Русла ирригационных каналов, по которым вода расходится по полям, не обложены защитным покрытием, и драгоценная жидкость просто уходит в пески. Или огромные резервуары водохранилищ испаряют больше воды, чем составляет сток средней реки. Примеров масса, и это пока истинное благословение для человечества: поскольку ни снизить население, ни заставить это население потреблять меньше воды в средне- и долгосрочной перспективе не удастся.
Люди гибнут за глоток?
Именно со слогана «водные войны», ставшего популярным с легкой руки американского журналиста Старра и с энтузиазмом подхваченного всеми последующими генсеками ООН, началось триумфальное шествие водной угрозы по страницам газет и журналов. Почему слогана? Громкая заявка, которая подняла тему водных вызовов на столь высокий уровень, звучала так, что в силу беспрецедентного роста спроса на пресную воду в ближайшем столетии контроль над водными ресурсами станет объективной причиной для военных конфликтов. Подчеркивалась именно самодостаточность воды как причины подобных международных конфликтов, под это подводилась солидная статистическая информация о растущих силах спроса. При этом исходный тезис, что дефицит воды ведет к конфликту и, в крайней форме, к войне, не тестировался и принимался априорно. Однако углубленное изучение данного вопроса заставило скорректировать исходную гипотезу. Постепенно акценты несколько сместились с «водных войн» на «международные конфликты», «конфликты разной степени интенсивности», «международные разногласия», а в научных работах стала активно тестироваться исходная предпосылка об объективной необходимости водных войн.
Водные войны как таковые, в которых водные ресурсы не тактическая цель, не объект военных действий или разменная монета, а главная цель всей военной кампании, не велись. Единственным исключением за последние два тысячелетия принято считать войны Израиля со своими арабскими соседями, в ходе которых Израиль действительно установил контроль над основными источниками пресной воды в регионе и успешно контролирует их. Выдвигались даже радикальные теории, что вся суть арабо-израильского конфликта сводится к контролю за водными ресурсами, однако по мере затягивания конфликта и его очевидной тупиковости становится понятно, что будь дело только в воде – не один политик уже лично бы наладил ежедневные поставки танкеров Evian, если бы это позволило разрешить конфликт раз и навсегда.
В чем же причина такой сдержанности государств? Водная война сама по себе не может быть выгодна. Как разменная монета, повод для спекуляции об ограничении суверенных прав – водная проблема звучит все чаще, но не как истинная причина конфликта. С чисто географической точки зрения, если говорить о реках, то очевидно, что агрессором может быть только страна, расположенная внизу по течению, – «верхний» сосед и так контролирует воду. Однако ведение такой войны означает де-факто войну за установление контроля над чужой территорией. Что даже в случае успеха военной кампании будет означать тяжелейшую работу по восстановлению и удержанию контроля над вновь обретенной территорией. Простое разрушение неких инфраструктурных объектов, например плотин, крайне опасно именно для соcеда внизу по течению – риск наводнения, сметающего все на своем пути, в таком случае крайне высок. Не стоит забывать, что, как правило, нижние соседи расположены на более равнинных территориях.
Ради чего возможна такая агрессия? Такая война не будет результатом засухи и массовой жажды: многолетние наблюдения свидетельствуют, что в этом случае государства как раз охотно идут на сотрудничество. Значит, единственный серьезный катализатор – это системные факторы, тормозящие экономическое развитие. Однако возможности для экономического роста уже давно не ограничиваются лишь собственными ресурсами. Дополнительные рынки рабочей силы и капитала, зоны свободной торговли товарами – эти и многие другие детища региональной интеграции позволяют стимулировать экономический рост.
Сторонники мрачных футурологических прогнозов периодически ссылаются на водные бунты, вспыхнувшие в 1990-е годы в Боливии (печально знаменитая водная война в Кочабамбе), Аргентине, Танзании, на Шри-Ланке и Филиппинах, однако всякий раз подчеркивалась экономическая ценность воды, но не тот факт, что бунты были внутринациональными и обусловлены резкой приватизацией водного хозяйства в регионах с высокой долей бедного и нищего населения. Безусловно, отсутствие водных войн как таковых в прошлом не означает их невозможности в будущем, однако приходится признать, что подобные войны не велись по целому ряду причин, а не только за счет меньшего давления со стороны спроса и относительно более низкой альтернативной стоимости воды.
Основной недостаток современных подходов к водной проблеме – ограниченное восприятие воды. Лейтмотивом остается растущая ценность воды в условиях прогрессирующего спроса. Рост спроса, в свою очередь, тесно связан с процессами глобализации. Однако при этом следующая логическая связка, а именно связь глобализации и регионализации, попросту игнорируется. Искусственно формируется дилемма между конкуренцией за ценный ресурс (что непременно должно вести к ухудшению международной безопасности) и попыткой удержаться от военных действий в тяжелой и рискованной борьбе за территорию.
На самом деле истинная дилемма, с которой сталкиваются сегодня все без исключения государства, даже не находящиеся в международных водных бассейнах, это поиск баланса между растущей альтернативной стоимостью воды и растущей альтернативной стоимостью регионального сотрудничества. Это не лишает воду статуса внешнеполитического и внешнеэкономического ресурса, за который может развиваться конкуренция и который государства могут использовать и используют для достижения различных внешнеполитических целей. Но концепция «водных войн» уже выглядит менее убедительной.
Океан-Россия
Какое место на карте водных ресурсов занимает Россия? Практически абсолютно пропорциональное своей территории: второе место в мире по запасам пресной воды (первое место – у Бразилии) и третье по водообеспеченности на душу населения (пропуская вперед лишь ту же Бразилию и Канаду).
Необходимо внести некоторую ясность, описывая водные богатства России. Байкал – главное хранилище пресной воды в России – это водный Форт-Нокс, невозобновляемый источник пресной воды. Причем на Байкал, самое глубокое озеро в мире и самое большое по объемам пресной воды, приходится почти 20% всей мировой пресной воды – 23,6 тыс. куб. км. Но возобновляемые ресурсы озера – только река Ангара, единственная, которая вытекает из него. Ее сток составляет порядка 60 куб. км в год.
Но и с этой поправкой Россия остается главной хранительницей пресной воды в Евразии, второй в мире по объему и возобновляемых, и совокупных водных ресурсов и имеет колоссальный потенциал для наращивания водоемких производств и развития сельского хозяйства, ориентированного на азиатские рынки. 

Годовой объем возобновляемых водных ресурсов, в среднем за 2001–2011 годы
Страна	км3/год
Бразилия	8233
Россия	4498
Канада	3300
США	3069
Индонезия	2838
Китай	2739
Колумбия	2132
Перу	1913
Индия	1 908
Демократическая Республика Конго	1283
Источник: Worldwater.org, databank.worldbank.org

Потребление воды секторами в странах с наибольшим водозабором, 2011
Страна	Водозабор, км3/год, 2011	Доля забора от возобновляемых ресурсов, %	Водозабор, м3/чел./год	ЖКХ, %	Промышленность, %	С/х, %	Население, 2011, млн.
Индия	761	39,8	627	7	2	90	1 241
Китай	579	19,5	425	12	23	63	1 344
США	482	15,6	1 518	13	46	41	312
Пакистан	184	79,5	993	5	1	94	177
Иран	93	67,7	1 243	7	1	92	75
Япония	88	20,9	696	20	18	62	128
Индонезия	83	5,6	356	8	1	91	242
Мексика	80	17,5	721	14	9	77	115
Филиппины	79	17,0	843	7	9	83	95
Россия	77	1,5	546	19	63	18	142
Источник: Worldwater.org, databank.worldbank.org.

Опубликовано в Независимой газете 23 апеля 2013 г.