СВОЯ ИГРА

Визит главы российского государства в Тегеран актуализировал вопрос о наличии или отсутствии у России какой-либо определенной линии поведения в отношении Ирана и «иранской ядерной проблемы». Этот вопрос становится актуальным и в условиях оживления дипломатической активности Франции.

Тимофей БОРДАЧЕВ, директор Центра комплексных европейских и международных исследований факультета мировой экономики ГУ-ВШЭ

Визит главы российского государства в Тегеран актуализировал вопрос о наличии или отсутствии у России какой-либо определенной линии поведения в отношении Ирана и «иранской ядерной проблемы». Этот вопрос становится актуальным и в условиях оживления дипломатической активности Франции.

Несмотря на то, что официально заявленной причиной поездки Владимира Путина было рабочее участие в саммите государств Каспийского моря, содержательный смысл этой встречи не оставил сомнений в том, что Россия остается одной из немногих сил, способных оказывать влияние в том числе и на решение «иранского ядерного вопроса». Причем Россия выступает в деле дипломатического урегулирования этого вопроса на равных с США и европейской «тройкой»: Великобританией, Германией, Францией.
В отличие от Китая, сохраняющего позицию лишь заинтересованного наблюдателя, Россия не может пассивно ждать новой попытки провести через СБ ООН жесткую резолюцию по Ирану. К проявлению большей активности на иранском направлении Москву подталкивает новая роль России — открывшиеся у нее потенциал и желание самостоятельно участвовать в формировании международной повестки дня, а не реагировать пассивно на чужие инициативы.
Такой подход, который уже более чем наглядно проявился в отношениях России с Евросоюзом, начнет, вероятно, применяться и в диалоге с Соединенными Штатами на «Большом» Ближнем Востоке.
Тем более тот факт, что военная мощь США уже не может быть гарантом контроля над происходящими процессами на Ближнем Востоке, становится очевидным уже не только для Пекина, Парижа и Москвы, но и для самого Вашингтона.

СЛАБОСТЬ ВСЕСИЛЬНОЙ ДЕРЖАВЫ
Сегодня Америка не располагает ресурсами для какого-либо волюнтаристского решения предельно «разогретого» иранского вопроса. Явный провал в «процессе стабилизации» Ирака открыл самые широкие возможности для прихода в беспокойный регион других крупных игроков. Спору нет, ставить вопрос о разделе американского наследства на Ближнем Востоке пока преждевременно.
Тем не менее Франция фактически вытеснила из «пространства переговоров» своих партнеров по Евросоюзу — Германию и Великобританию.
Еще более сложной ситуацию делает политическая игра, затеянная новым президентом Франции Николя Саркози. Его предшественник Жак Ширак предпочитал, в силу жизненного опыта, вести исключительно позиционную дипломатическую борьбу и просто удерживать однажды занятые позиции.
 Поэтому незыблемость существующего положения вещей оставалась до мая 2007 года главным принципом Парижа как в вопросах реформирования бюджета Евросоюза, так и в решении сложных международных ситуаций.
Новый президент предпочитает более наступательный стиль поведения. С этим связаны последние инициативы Саркози относительно возвращения Франции в военные структуры НАТО (с требованием львиной доли командных постов) и принятия более жесткой позиции в отношении Ирана.
Рискнем предположить, что нынешняя позиция Парижа по иранскому вопросу вызвана, скорее всего, убежденностью в том, что Вашингтон не готов к переходу конфликта в «горячую» стадию и война с Ираном не начнется. Причем не начнется ни при республиканской, ни при демократической — в случае победы на выборах — администрации.
В качестве основного мотива действий Франции выступает желание переиграть США в роли решительного защитника интересов Запада. Обеспечив заодно и пошатнувшееся лидерство в Европейском союзе — совершенно бескровно и с минимальными затратами, поскольку президент республики сам работает, как 10 пиар-агентств.
Как бы то ни было, активность французского лидера свидетельствует и о том, что «иранская история» еще не пришла к своему завершению. Америка не рискует ни прекратить антииранскую кампанию, ни завершить ее по-иракски.
И поэтому Россия может проводить уже ставшую для нее привычной активную политику, основанную на прагматической защите своих политических и экономических интересов.

СОЮЗНИК ПО ГОСКОНТРОЛЮ
На чем основана российская линия?
Во-первых, Москва, в отличие от Вашингтона, не стремится к насильственным подрывам и изменению политических режимов тех государств, которые ей не угодны.
Мир основан на взаимодействии стабильных суверенных государств, силовое вмешательство во внутренние дела которых расшатывает и без того подорванный международный порядок.
Даже испытывая сложности во взаимоотношениях с Тегераном по поводу решения собственных тактических вопросов — таких как раздел Каспийского шельфа, — Россия придерживается традиционного для цивилизованных отношений принципа диалога.
Во-вторых, Россия, как ведущая энергоэкспортирующая держава, не может остаться равнодушной к возможности масштабной дестабилизации рынка транспортировки нефти.
Стратегически России невыгоден новый вооруженный конфликт в регионе. Поскольку «боевые пляски индейцев», которые уже несколько лет устраивают вокруг Ирана американские партнеры, хотя и приносят тактические выгоды российской энергетической отрасли, в долгосрочной перспективе вызывают серьезные опасения.
В-третьих, Россия принимает серьезное участие в таких важных инфраструктурных проектах Ирана, как Бушерская АЭС.
Как учит иракский опыт, экономические интересы США в регионе ограничены контролем над природными энергоресурсами. Поэтому вполне резонно предположить, что изменение «политической линии» Тегерана приведет либо к затуханию проектов, ориентированных на внутренний и региональный рынок, либо к выходу российских компаний из их реализации. Не говоря уже об изменении форм собственности иранских энергоресурсов, которые сейчас контролируются государством.
Факт географической близости с Ираном не позволяет России вести политику стороны, предпочитающей действовать чужими руками, хотя и заинтересованной в стабильности экономических отношений. России нужно действовать самостоятельно.
И, наконец, сохранение Ирана в качестве стабильного и самостоятельного игрока на международной арене способствует тому, что превалирующая ныне тенденция на усиление государственного контроля над важнейшими стратегическими ресурсами не исчезнет.
России, которая успешно восприняла существующую во Франции, Норвегии и большинстве других стран мира модель национальных энергокомпаний, явно не нужен переход иранской нефти в руки частных корпораций США, которые в случае превращения Ирана в зависимую территорию еще и усилят свою роль в обеспечении энергетической безопасности Европы. Поставив в который раз под сомнение перспективы стратегического союза России и ЕС.
Исходя из этих предположений, можно ожидать, что российская линия в иранском вопросе будет основана не на попытках получить тактические выгоды от сохранения конфликта в «подогретом» состоянии, а на оценке объективных тенденций глобального развития и собственных интересах. Что, собственно, и является признаком внешней политики, соответствующей нормам и требованиям XXI века.

Журнал «Смысл» № 16